Что же касалось быстрых ног и надежной лошади, мысли о побеге не оставляли девушку, вот только всякий раз оказывались не мыслями о побеге, а размышлениями о том, что за жизнь ее ждет среди хеннов. То, что из нее не собирались делать рабыню сразу, утешало Айру лишь отчасти: в глубине души она была уверена, что никто и никогда не сумеет сделать из нее рабыню, и все-таки, почему она безропотно следовала на северо-запад вместе с хеннским посольством, Айра не могла объяснить даже самой себе. Или не хотела.
В последние четыре ночи она засыпала не сразу и слышала, как в шатер заходил Лек. Она прислушивалась к шелесту одежды, к его дыханию, удивлялась тому, что Лека не сопровождает походный запах перекисшего пота, и тут же начинала принюхиваться к собственному телу, словно то, что она который день не может даже умыться, имело какое-то значение.
Местность, которая окружала их, в самом деле не располагала к омовениям. Даже чистого ручейка не встретилось на узкой тропе. Зеес, чтобы наполнить мехи водой, порой отправлял троих-четверых воинов в сторону от дороги, что уж говорить, если даже лошадям наливали воду в кожаные ведра. Айре даже показалось, что в этой части Суррары вовсе не было поселений, во всяком случае, ни одного из них отряд не миновал, и, чем дальше путь уходил в предгорья, тем меньшей была такая вероятность. Не обнаруживали себя и оскорбленные маги Суррары. К концу недели пути Айра даже перестала оборачиваться, потому что ни погони, ни даже магического преследования она не ощущала.
Когда Айра зажгла костер, Лек оказался рядом мгновенно, словно его появление было непременным атрибутом новорожденного пламени. Колдунья даже вздрогнула, хотя и была уверена, что он всегда оставался рядом, только казался невидимым, хотя бы проводил время в каком-нибудь другом шатре, и верно уж не в том, в котором она сама ежевечерне дожидалась шелеста его одежды. Воин посмотрел на языки пламени, окинул взглядом бивак, на котором поднимались четыре шатра – два для воинов, один для женщин, один тот самый, в котором спала Айра, – и сказал:
– Здесь проходила северо-западная часть пелены. Но оборонной стены риссы не ладили на этих подступах. Так же как ее нет и на востоке Суррары, и на юге. Пелена окружала Суррару кругом. Ты знала об этом?
– Я… не задумывалась, – пробормотала девушка.
– Оборонная стена упирается в горы там. – Лек махнул рукой на север. – Мы минуем ее по корептской тропе. Когда-то редкие купцы осмеливались проходить в Суррару. Теперь же, как мне кажется, они рвутся в нее еще меньше. А корепты выжигали тут каждый куст – боялись тварей, которые могли выбраться из-за пелены. Видишь, не так страшны маги Суррары, как были страшны рассказы о них!
Айра молчала. Она слушала Лека и думала о том, что ей не так уж и важно, что он сейчас говорит, – лишь бы не умолкал. Пусть даже он не смотрит в ее сторону, пусть даже он не прикасается к ее лбу, чтобы стереть пятно, сделавшее ее смешной, – лишь бы не умолкал! И это было тем более странно, что никогда Айра не испытывала подобных чувств. Если бы она попыталась отмотать собственную жизнь на несколько лет назад, хотя бы до того момента, когда сноровистый Синг с помощью скирских стражников отловил среди торговых рядов будущую надежду колдовской башни Аруха, то не нашла бы ни отзвука, ни мгновения подобного чувства. Но ведь девицей она себя почувствовала именно тогда! Их было пятеро девчонок среди чумазых юнцов, согнанных в каменные кельи одной из башен бывшего скирского конга. Дородная ключница устроила тогда для них настоящий банный день и не успокоилась, пока не отмыла с каждой въевшуюся грязь, пока не справилась с насекомыми в их волосах, причем не применяя магии, а пользуясь только травами и растертыми в порошок минералами. Эта же самая старуха с бородавкой под правым глазом удовлетворенно хлопнула по ягодице самую гордую из своих подопечных и пообещала ей, что мужчины скоро не будут давать ей проходу. Чем тогда ей ответила Айра? Усмешкой, потому что все мужчины, которые ей встречались до того дня, если и не давали ей прохода, то с одной-единственной целью – поймать юную верткую негодяйку и отнять у нее срезанный с пояса кошелек. Потом Айре опять было не до мужчин, хотя уже в башне Аруха ей исполнилось семнадцать, что обозначило и ее совершеннолетие, и все прочие прилагающиеся к этому возрасту возможности и, вероятно, несчастья. Сверстники интересовали ее мало, поскольку были слабее ее. Единственным, кто вызвал сочувствие, оказался несчастный Тирух, но он погиб из-за собственной глупости и нерасчетливости. Арух слишком напоминал крысу. Синг был умен, но неприятен, как неприятно любое существо, вынужденное покрывать тело слизью, чтобы выскользнуть из любых, даже вымышленных, силков. Других мужчин поблизости не случилось, либо они мелькали на краю ее воспаленного взора в мгновения, когда она могла подумать о них в последнюю очередь.
Когда завертелась вся та история, что закончилась смертью старого конга и обретением Айрой ее отца, она так и не успела не только встретить хотя бы одного способного заинтересовать ее мужчину, но даже и приглядеться к этой породе человеческих существ. События закружили ее, выстроились плотной чередой, в которой не оставалось места для раздумий даже о том, отчего томление порой пронизывает юное тело и откуда налетает беспричинная тоска. Сначала отец потащил ее от храма Исс на восток, где, повинуясь только собственному чутью, разыскал несчастную и истерзанную Кессаа. Затем случилось долгое путешествие за Мангу по болотам, которые даже в холода оставались опасны и едва проходимы.