Оправа для бездны - Страница 26

– Первый раз вижу баль, который так много умеет и знает так много вещей, что неведомы молодым ремини, – частенько повторял дед. – Насьте следовало бы поучиться у тебя, парень. Хотя, если уж он отказался стать кузнецом, что может уместиться в его голове и его руках? Всякий ремини должен быть воином, но ни один ремини не может быть только воином – и больше никем.

– Разве Насьта не хороший охотник? – удивился Марик. – Да и не он ли днями и ночами пропадает в дозорах вокруг поселка?

– Все так, – грустно закивал дед. – Но вот знать бы, кого он там высматривает, в этих дозорах. Поверь мне, когда Рич вернется, он дозор перенесет к этому навесу и будет здесь главным дозорным.

– Неужели Рич нуждается в охране? – удивился Марик, но тут же взглянул на суетящуюся у котла Ору и продолжил не слишком уверенно: – Я слышал, что она может в одиночку справиться даже с юрргом?

– Кто ее знает, – пожал плечами дед. – Но с Насьтой она справилась. Впрочем, она не прикладывала к этому никаких усилий. Я, кстати, даже не уверен, что она помнит, как его зовут, и вообще замечает потерявшего покой парня. Честно говоря, именно это меня и успокаивает.

– Разве не Уску это должно успокаивать? – не мог понять Марик.

– Уска слишком упрямый ремини, – зажмурил дед слезящиеся глаза. – Он никогда не позволит себе управлять сыном, как бы ни оговаривал его на людях. А жена кузнеца похожа на упрямую тень упрямого ремини. Да и Насьта такой же упрямый, хотя, может быть, не упрямее тебя. Пойми, парень, иногда лучше ничего не делать. Как бы ты ни старался изменить что-то в свою пользу, сделаешь только хуже, чем могло бы все завершиться естественным путем.

– Значит ли это, что лучше всего вообще ни во что не вмешиваться? – удивленно поднял брови Марик.

– Я же сказал – иногда, – тонким голосом отчеканил дед. – Во всех остальных случаях вмешиваться не только полезно, но и необходимо! Правда, следует признать, что отличать это «иногда» от всех остальных случаев человек чаще всего выучивается, когда все это ему уже не очень и нужно.

Марик терпеливо выслушивал болтовню деда, предполагая, что в собственном доме тот уже смертельно надоел потомкам и от него отмахиваются, как от надоедливой мухи, и подумывал уже не столько о том, когда же наконец появится неведомый ему мудрейший, а о том, сможет ли он когда-нибудь оказаться с Орой наедине. Для чего ему это нужно, Марик толком и не знал – скорее всего, он собирался замереть с подветренной стороны наподобие кривого тотемного столба и жадно вдыхать сводящий его с ума тонкий девичий аромат, но даже такой малости у него никак не получалось. То с дальнего поселка приносили малыша, рассекшего себе сухожилие на маленькой ручке. То кто-нибудь из подростков долины объедался сырыми грибами. То нужно было принять тяжелые роды. Эти заботы не слишком утомляли Ору, но они почему-то отнимали те самые мгновения, когда Марик мог прислушаться к ее дыханию и запаху. В остальное время постоянно топтался кто-то поблизости. Прогуливался по берегу, опираясь на палку, и недовольно косился на Марика освобожденный от жердей Вег. Торчала у навеса реминьская малышня, требуя, чтобы Марик показал им, как он сумел поразить арга и как бы он это сделал, если бы встретил ужасного зверя с мечом. Появлялся встревоженный Насьта, чтобы с тоской окинуть взглядом каменный дом и оставить овощи или орехи. Скрипел голосом и суставами дед Ан. Поговорить с Орой удалось лишь однажды, когда оставшийся к вечеру единственным больным Вег уже захрапел на своем лежаке, огонь, укрытый в яме под наполненным горячей водой котлом, начал угасать, и девушка сама присела рядом с Мариком.

– Ведь ты не понял? – Она смотрела на тлеющие угли, но Марику казалось, что она смотрит на него.

– Чего я не понял? – спросил он и потянулся к ковшу с холодной водой, чтобы смочить внезапно пересохшее горло.

– Многое. – Она оставалась спокойна. – Почему не следует болтать лишнего, почему мы чужие для ремини, сколь бы добры и гостеприимны они ни казались, почему, наконец, юррг приходил за мной, где Рич и почему мудрейший никак не призовет тебя к себе.

– Да, – кивнул Марик. – Но я терпелив.

– Я заметила… – Она говорила ровным голосом, и Марик вдруг почувствовал, что ее спокойствие настораживает его. – Ты упрям, но терпелив, – это хорошо.

– Для кого? – спросил Марик.

– Для тебя, конечно. – Ора бросила на угли сухую ветку, и та изогнулась и истлела, не успев вспыхнуть. – Прежде чем я расскажу тебе кое-что, ответь сначала на один вопрос. Зачем ты пришел в долину?

– За мечом! – твердо сказал Марик, хотя сердце его требовало совсем других слов. – Мне нужен меч. Я должен стать воином.

– Зачем? – снова спросила Ора.

– Зачем? – недоуменно закашлялся Марик и еще глотнул воды. – Разве нужна какая-то причина для этого? Или мужчина может хотеть чего-то иного?

– Я из Радучи. – Она продолжала смотреть на огонь. – Из чудесного Бевиса, что поднимал розовые стены при впадении широкой Лемеги в море. Сейчас там хенны. Но когда… все было по-старому, мужчины дучь хотели разного. Конечно, все их желания определялись богатством и силой рода, но они были понятны. Сын торговца мечтал стать более удачливым торговцем, чем его отец. Сын горшечника надеялся научиться делать такие горшки, звон которых будет подобен звону чаш, выточенных из хрусталя. Сын кузнеца хотел перещеголять отца в умении придавать куску железа изящные формы. Сын воина рассчитывал превзойти отца в воинском умении. Каждый хотел стать кем-то, чтобы добиться исполнения каких-то желаний, хотя порой сын горшечника становился воином, а сын кузнеца искусным ювелиром. Но каждый из них стремился к собственной маленькой победе, которая позволила бы ему вкушать ее плоды до самой смерти. Почему ты хочешь стать воином?