Оправа для бездны - Страница 23

Словно рассердившись на самого себя, Насьта раздраженно замахал обеими руками и засеменил обратно в гору. Марик огляделся, присматриваясь к берегу, очагу, грубой ткани, подвязанной к навесу, готовой прикрыть лежаки от ветра, пучкам трав, висящим на жердях, но, едва устало присел на серый войлок, одеяло на ближнем лежаке шевельнулось, и из-под него показалась седая голова, напоминающая лесную луковицу, как если бы ее начали шелушить от белесой чешуи, да так и бросили, даже не оторвав пука тонких корешков, отходящих от самой узкой части. Голова внимательно присмотрелась к Марику, горестно вздохнула и опять нырнула под одеяло, испустив в мнимом уединении разочарованный вздох.

– Ты, что ль, юррга убил? – пропел тонкий скрипучий голосок.

От неожиданности Марик едва не подпрыгнул, обернулся, еще обернулся – и успокоился только тогда, когда понял, что непривычную в реминьском лесу сайдскую речь извлекает из себя как раз эта самая лукообразная голова.

– Какого юррга? – Марик вздрогнул еще раз и раздраженно сплюнул на утоптанный пол. – Ты, дед, хоть знаешь, что такое юррг? Я его, конечно, сам не видел, да и как его увидишь, если не водятся они с этой стороны Манги, но старики у нас в деревне рассказывали об этом звере. Он ведь ростом мало что не с медведя, но его ни с кем не спутаешь! Он же словно громадный древесный еж! Иголки у него во все стороны, и каждая в половину локтя! Да он, даже если только мимо пробежит, может мясо до костей содрать! Хвостом махнет – насквозь иглами прошибет, вместе с самым прочным дубленым доспехом! А уж если он зубами хотя бы вскользь кого цапнет, то – все, сгребай хворост на последний костерок, сам превратишься в полузверя, и зарубят тебя свои же деревенские, как поганца неизлечимого! Вот такой зверь юррг! И убить его можно, только если вдарить по хребтине тяжелой дубиной, потому как меч его шкуру не пробивает! А тут я проткнул копьем какого-то арга. Тоже не без магии зверюга, но так-то большая собака с виду, и больше ничего. Хотя шкура у нее прочная!

– То-то и оно, – пропел из-под одеяла дедок, шевельнулся, поскреб желтым ногтем голую впалую грудь и добавил: – Собака и есть. Только на колдовство рисское надломленная. А ежом она в двух случаях становится – когда толпу на части рвет да по молодости. Молодой юррг часто иглу топорщит, вместо того чтобы зубами орудовать. А вот когда он прижимает ее, вот тут и в самом деле ни мечом, ни стрелой его не возьмешь! Ты бы спросил приятеля своего, как эта зверюга, что ты завалил, по-сайдски, а не по-реминьски зовется!

– Подожди! – Марик напрягся и даже уперся в лежак руками, не обращая внимания на пронзившую предплечье боль. – Так ты хочешь сказать, что меня юррг зацепил?

– Выходит, – зевнул дедок, явно собираясь снова задремать на свежем ветерке. – И ты при этом, парень, прости уж меня, старого, не сдох. Хотя должен был. Правда, одно объяснение у меня этому чуду пока есть.

– Это какое же? – растерянно пробормотал Марик: мысль, что он собственноручно уложил юррга, никак не умещалась у него в голове.

– Самое верное, – закряхтел дедок. – Удача дураков любит.

– А-а, – разочарованно протянул Марик и тут же раздраженно засопел. Что же это он тут прохлаждается, когда нужно срочно бежать в родную деревню, выпросив у Насьты, конечно, какое-никакое подтверждение совершенного им подвига! Да после такого не он будет стараться ровней воинам становиться, а они к нему примазываться станут!

– Загордился уже? – пропищал из-под одеяла дедок.

– С чего бы это? – задрал подбородок Марик.

– Действительно, – закашлялся дед. – Подставил дурень копье, зверь на него пастью и налетел. Гордиться нечем.

– Так уж и нечем? – стиснул зубы Марик, потому как понял, что с таким же успехом он мог бы явиться в родную деревню с телегой, груженной золотом, – славы много, а дружбы еще меньше, чем было, потому как и ту, что возникнет, на просвет проверять будешь. Да и не он ли только что втолковывал Уске слова Лируда, что настоящий воин каждую ступень, на которой стоит, сколько бы ни прошел перед этим, должен считать самой первой и самой трудной. Куда уж ему, Марику, добычей хвастаться, если он даже еще и не воин! Нашил тут лоскутов на куртку! Я убил трех медведей! Волков без счета! Тьфу!

– Чего замолчал-то? – проскрипел дедок.

– Ладно, – примирительно проворчал Марик, осторожно стянул с больной руки куртку и начал заворачивать разодранный рукав. – Я о гордости и не заговаривал вовсе. Ты бы не теребил меня зря. Чего с дурнем языком чесать? Сегодня повезло, завтра удача в кусты прыгнет. Знаешь, как бывает? Старик один мне так говорил: если петь хочешь – пой в голос, если пить хочешь – пей вдосталь…

– А если плыть хочешь, не торопись да остерегись, пока дальнего берега не разглядишь, – продолжил присказку дедок. – Петь в голос – хорошо, конечно, только вот как бы голос не сорвать. Удача-то как белка зеленая. Приручить такую зверюгу – тяжкий труд, но уж если приручил – не отстанет от тебя, пока не сдохнет. Но тут дело ведь в чем: дурень ты, не дурень – а юррга взял и от яда его не сдох. По уму, задуматься следует, за что тебя боги любят.

– Как это? – не понял Марик.

– Прикинуть надо, куда ты шел! – хихикнул старик. – Тут ведь как – удача может и в помощь явиться, а может и в яму глубокую заманить. Понять следует, дальше топотун продолжать или в обратную сторону развернуться!

– Дед Ан! – раздался юный голос со стороны реки. – Чего пристал к парню? Ладно, мне голову туманом застишь, а молодца-то что смущаешь?

Замер Марик. С утра встречи ждал, хотя даже подумать о ней боялся: вдруг и эта девчонка маревом окажется, как речной дух на близкой отмели, а как увидел, только что не задохнулся от оцепенения. От самой реки Ора поднималась. Ведро деревянное в одной руке тащила, другой волосы мокрые поправляла, а как взгляд Марика поймала, платье длинное одергивать начала, за пояс подоткнутое.