Хроники рода Дари, записанные Мариком, сыном Лиди
Айра улеглась на дно узкой лодки и закрыла глаза. Ночь выползла из вечернего тростника и затопила небо, убывающая Селенга заблудилась в тучах, не обещавших дождя, но ветра не было, и Ласка тащила невесомую скорлупку в сторону устья в тишине. Пороги остались за спиной, натруженные веслом плечи сладостно ныли, пришло время погрузиться в сон или обдумать произошедшее в последние дни, тем более что именно в поселении ремини, где Айра провела всего один из них, произошло важное.
Анхель пришел к ней в тот же вечер, огляделся, пощекотал малыша, присел у огня, принял из рук Айры чашу горячего вина, послушал ее рассказ и нисколько не удивился ничему из услышанного – только обескураженно покачал головой и прикрыл глаза:
– И это все, что ты можешь рассказать?
Метался огонь в очаге, радостно гулил кроха Тир, забавляясь палочками красного дерева на медвежьей шкуре, молчала Ора, с рук которой только что сорвался малыш. Айра вздохнула и продолжила укладывать мешок.
– А что еще ты хотел бы услышать?
– Что будешь делать?
Анхель произнес эти слова так, словно его и в самом деле интересовало, куда собирается только что вернувшаяся хозяйка каменного дома.
– За сына моего беспокоишься? – усмехнулась дочь Ярига. – Зря. Ора присмотрит за ним, да и Уска не возражает. Мне нужно его оставить здесь. Какая-то мерзость из Скира тянет парня к себе, а твои деревья его надежно скрывают. Или запретишь? Наслышана я уже, как Уска Ору удочерял. Обычаев держишься? Упрешься – Ора признает ребенка сыном, и ничего ты тогда не сделаешь. Найдется ему место под кронами твоих деревьев – только они укроют моего сына от этого зова!
– Как всегда, шумишь, – усмехнулся Анхель. – За меня мои слова говоришь, за меня мои мысли думаешь. А ну как не угадаешь?
– А не угадаю – все в мою пользу будет, – отрезала Айра.
– Не тот умен, кто не спешит, не тот, кто спешит да не спотыкается, не тот, кто спотыкается да не бьется, а тот, кто по нужной дорожке шагает, – почесал нос Анхель. – Ты-то уверена в своей дорожке?
– Так нет другой, – пожала плечами Айра. – Или сын Уски – твой возможный преемник – не туда же пошел?
– Он своей волей в путь двинулся, но дорожку не сам выбирал, – покачал головой Анхель.
– Раз своей волей, значит, и выбор его собственный, – хмыкнула Айра. – Подожди, может, и свижусь с ним, заодно посмотрю, что за парня себе Ора приглядела. Да не бойся, отбивать не стану!
Ора покраснела, а Анхель все так же не сводил с Айры цепкого взгляда, пока наконец не произнес скрипучим голосом:
– Поговорить мне с тобой надо.
– Разговор не для моих ушей? – поднялась Ора.
– Сиди, – повернул голову Анхель. – Или ты думаешь, что Уска тебя дочерью только ради обряда сделал? Все, заполучила папочку на долгие годы. Так что тайн от тебя нет. Но эти мои слова – прежде всего для Айры, конечно. А ты, Ора, слушай их, потому как никто из уходящих за Мангу не может теперь обещать собственного возвращения. Слушай – вдруг именно тебе придется их Тиру подросшему пересказывать!
– Не пугай меня, Анхель, – отрезала Айра, затягивая мешок.
– Скажи мне, девка. – Старик поднял одну из палочек, которыми играл Тирух. – Что будет, если я брошу кусочек священного дерева в огонь?
– Уголь, потом – зола, пепел.
Айра присела напротив, сдула со лба прядь волос.
– Верно. – Старик выпятил губы, причмокнул. – А если я соберу золу и нагрею ее в тигле?
– Ничего, – отрезала Айра. – Или это не так?
– Золото будет, девка, – выдохнул Анхель. – Не много – примерно одна сотая по весу от сгоревшей деревяшки. Крупица. Две сотых, если листья жечь. Но мы листья не жжем. Они облетают осенью, опускаются на землю, и золото из них возвращается в нее. Но его все равно мало. Священные деревья редки в природе, но там, где они растут – а эти края далеки от Оветты, – там наверняка скрываются или золотоносные пески, или золотые жилы. Раньше, очень давно, в людской памяти о том и не сохранилось ничего, в Оветте тоже часто встречались такие деревья: ведь и в Оветте есть золотоносные реки… А потом люди их стали жечь. С палочки – крупица золота, а с большого дерева – уже и слиток. Понимаешь?
– Так вы поэтому так деревья свои стережете? – усмехнулась Айра. – А уж сколько сказок напридумывали! Вряд ли кто теперь помнит о таком способе добычи золота. Подожди! – Она прищурилась. – Насколько я знаю, ни в Сеторских горах золото не добывается, ни в Ласке его не моют, а деревья здесь растут. И не только здесь. Да и по Оветте разговоры не только о скупости и неуступчивости ремини ходят, но и о том, как они золото любят. Что же, монеты, за красную древесину вырученные, вы под корни зарываете? Стоит ли на золоте растить деревья, чтобы их же за золото и продавать? Или прибыток позволяет и остаток копится?
– Есть остаток, – кивнул Анхель. – Да не тот, о каком ты думаешь. И в продажу мы лишь мертвую древесину пускаем, что от времени устала. И монеты под корни не зарываем. Мы их в воде растворяем. Вот так.
Раскрыл старик ладонь, блеснул золотым кружком, взял кувшин с водой и пустил струю на скирский профиль. Заискрились брызги, а монета, словно пластинка меда, оседать да плавиться начала.
– Вот так, – проворчал Анхель, прищурился, в букет морщин обратился да тряпицу из-за пазухи потащил, чтобы брызги золотые со стола собрать.
– Ловко, – покачала головой Айра. – Многому ты в свое время научил меня, Анхель, а этого колдовства не показал. А сталь, из которой клинки вражеские выкованы, вот так же иссякать реминьская магия может?